Эксперимент Стэнли Милгрэма, — наверное, самое яркое исследование в истории социальной психологии. Недаром его сравнивают с библейскими притчами. Недаром споры о нём продолжаются уже больше полувека. Недаром упоминания об этом исследовании есть в каждом приличном учебнике по психологии или социологии.
На всякий случай напомним, о чём идёт речь. Испытуемым предлагалось наносить удары током другому человеку, причём всё большей интенсивности. Когда они отказывались, «учёный» — помощник Милгрэма в белом халате — убеждал, что испытуемый должен продолжать, и брал всю ответственность на себя (естественно, ситуация была подстроена, никто никаких ударов не получал). Вопреки прогнозам, две трети участников эксперимента дошли до последнего рубильника. Подробней об этом исследовании - в другом нашем тексте.
Миновало полвека, — изменилась и психологическая наука, и общество. О том, что значит этот эксперимент для современной науки, мы спросили у одного из ведущих российских социальных психологов Тимофея Нестика.
Тимофей Нестик, доктор психологических наук, профессор РАН, заведующий лабораторией социальной и экономической психологии Института психологии РАН
Эксперимент Милгрэма, наверное, самый знаменитый в истории социальной психологии, а может, и всей психологии. Почему? В чём причина его популярности?
На мой взгляд, популярность эксперимента Стэнли Милгрэма объясняется множеством обстоятельств, среди которых я бы выделил три ключевых. Во-первых, он проливает свет на психологические механизмы крупнейшей катастрофы XX века, которая так или иначе затронула всех и погубила десятки миллионов человек. Поэтому результаты эксперимента обсуждались далеко за пределами психологии — в работах по социологии и политологии, истории, педагогике, философии и даже теологии. Кроме того, сам Милгрэм целенаправленно пытался оказать влияние на общество, снимая ход эксперимента на кинокамеру. Выход известной книги Ханны Арендт о банальности зла и война во Вьетнаме сделали его исследование ещё более востребованным.
Во-вторых, в нём предпринята попытка объяснить, как работает подчинение авторитету, высвечиваются тёмные стороны социальной иерархии, с которой мы сталкиваемся каждый день в любом государстве.
В-третьих, этот эксперимент касается каждого из нас — он бросает вызов нашей уверенности в том, что мы, «добрые самаритяне», никогда бы не стали преступниками.
В чём всё-таки главный результат эксперимента Милгрэма для науки?
Наверное, в том, что Милгрэм убедительно показал влияние социальной ситуации на поведение людей, продемонстрировал, что оно может быть сильнее личностных черт и групповых ценностей. Позднее эти идеи и результаты были развиты и уточнены в целом ряде других известных исследований, в том числе в области психологии насилия, следования социальным нормам и альтруизма.
Насколько сейчас актуальны эти результаты?
Максимально точное из возможных сегодня воспроизведение эксперимента, опубликованное Джерри Бургером в 2009 году, подтвердило его результаты: 70% испытуемых были готовы продолжать процедуру, причём даже возможность увидеть, как отказываются другие, существенно не изменила итоги. Трудно представить себе исторические условия, в которых исследования Милгрэма, проведённые в 1960-е годы, потеряли бы свою актуальность.
Как вы относитесь к многократным попыткам доказать некорректность этого эксперимента?
Результаты эксперимента оказались шокирующими не только для представителей образованного среднего класса в демократических странах, но и для самих психологов. Уже через год после первой статьи в журнале «Американский психолог» писали, что он лишил испытуемых человеческого достоинства, самоуважения и доверия к науке. Некоторые коллеги искренне считали Милгрэма подонком. Возможно, попытки опровергнуть результаты эксперимента объясняются не только изъянами в методологии и нарушениями этики, но и стремлением восстановить веру в справедливость мира, отстоять свободу выбора и гуманистические ценности.
Иными словами, критиковали не столько Милгрэма, сколько дегуманизирующее, упрощённое, как многим казалось, объяснение сложного человеческого поведения превращением в чей-то «инструмент».
И действительно, личность может оставаться субъектом даже в немыслимых условиях, о чём нам напоминают Виктор Франкл и Бруно Беттельгейм, пережившие концлагерь, а в России — работы о надситуативной активности Вадима Петровского и о личностном выборе в условиях неопределённости Дмитрия Леонтьева.
С самого начала шла дискуссия об этичности подобного опыта. Какова ваша позиция? Если бы вы входили в комиссию по этике, то разрешили бы Милгрэму такой эксперимент?
Важно помнить об историческом контексте, в котором проводились эксперименты: война закончилась относительно недавно, а процесс над нацистским преступником Эйхманом снова заставил вспомнить об ужасах геноцида. Сам Милгрэм отмечал, что большинство испытуемых впоследствии выражали ему благодарность и готовы были принять участие в аналогичных, значимых для общества исследованиях.
Между тем независимый анализ материалов эксперимента, проведённый через много лет, показал, что более половины участников сопротивлялись. Хотя многие воспринимали ситуацию как нереальную, пережитый стресс и последующие переживания были травмирующими. Одним из наиболее часто упоминаемых недостатков первоначальных вариантов исследования было то, что у участников не было полноценной возможности обсудить результаты и получить психологическую поддержку. Нынешние этические стандарты делают невозможным проведение эксперимента, в котором участников подталкивают к убийству, пусть и воображаемому.
Я бы и сам не одобрил такой эксперимент. Упомянутый мной Джерри Бургер получил одобрение этического комитета Университета Санта-Клары, так как не допускал к участию людей с психологическими проблемами и останавливал эксперимент после того, как испытуемые достигали отметки 150 вольт и проявляли готовность идти дальше.
Ещё один путь, использованный последователями Милгрэма, — проведение экспериментов в виртуальном пространстве, когда испытуемые знают, что находятся в воображаемой ситуации. Мне кажется, исследования в этом направлении могут стать трансформационными: испытуемые будут получать не только психологическую помощь, но и возможность повлиять на решение конкретных социальных проблем.
Эксперименты социальных психологов показывают, что мы склонны переоценивать роль личностных характеристик и ценностей, при этом недооцениваем власть социальной ситуации. Насколько эта идея принята наукой?
Действительно, мы склонны недооценивать роль ситуации при объяснении поведения других людей, особенно когда это представители других социальных групп. Тем не менее влияние ситуации на поведение человека было подтверждено в многочисленных исследованиях. Помимо хорошо известного, правда, тоже критикуемого «тюремного эксперимента» Филипа Зимбардо, в качестве примера можно привести эксперименты Биба Латане и Джона Дарли, посвящённые «эффекту наблюдателя»: мы чаще предпочитаем не вмешиваться, когда видим, что незнакомцу нужна помощь, если наряду с нами эту ситуацию наблюдают другие.
Можно вспомнить и многочисленные исследования о влиянии ситуации на эффективность стилей лидерства или поведение людей, принимающих решение в группе, особенно когда они находятся в условиях дефицита времени. В таких случаях более вероятными становятся проявления агрессии, конформности, директивного стиля.
Чтобы составить представление о том, в какой мере поведение определяется контекстом, можно почитать книгу Ли Росса и Ричарда Нисбетта «Человек и ситуация», а также обратиться к хрестоматии «Психология социальных ситуаций» под редакцией Натальи Гришиной.
Со времён экспериментов Милгрэма, Зимбардо и других классиков прошло уже полвека. Что принципиально нового смогла узнать социальная психология с тех пор?
Благодаря десяткам эмпирических исследований, проведённых в разных странах мира, сегодня мы знаем гораздо больше о том, как вероятность подчинения преступным приказам зависит от эмоционального состояния, социальных верований и политических установок, групповых процессов и норм и даже от способности аргументировать свою точку зрения.
Например, мы знаем, что насилие может поддерживаться авторитарными установками, некритичным отношением к своей группе и чувством обиды за то, что нашу группу недооценивают. Знаем, что склонны демонизировать врага, когда коммуникации с ним разорваны; что обесчеловечивание и оправдание насилия связаны с убеждением, что окружающий нас мир опасен и представляет собой борьбу за выживание.
Мы понимаем, какие мыслительные приёмы помогают людям защитить себя от угрызений совести и моральной ответственности за насилие. Это происходит в том числе через веру в справедливость мира и общества, использование эвфемизмов, благоприятные сравнения, рассеивание и перекладывание ответственности, обвинение жертв в том, что они сами виноваты, и т. д.
Кроме того, наши собственные исследования показывают, что рост фатализма усиливает радикализацию и туннельное мышление («эскалация насилия или гибель»). Для того чтобы предотвратить худшее, нужно поддерживать веру людей в свою способность влиять на будущее, развивать навыки диалога, умение отстаивать свою точку зрения и принимать сложные решения, учитывающие интересы разных сторон.
На мой взгляд, популярность эксперимента Стэнли Милгрэма объясняется множеством обстоятельств, среди которых я бы выделил три ключевых. Во-первых, он проливает свет на психологические механизмы крупнейшей катастрофы XX века, которая так или иначе затронула всех и погубила десятки миллионов человек. Поэтому результаты эксперимента обсуждались далеко за пределами психологии — в работах по социологии и политологии, истории, педагогике, философии и даже теологии. Кроме того, сам Милгрэм целенаправленно пытался оказать влияние на общество, снимая ход эксперимента на кинокамеру. Выход известной книги Ханны Арендт о банальности зла и война во Вьетнаме сделали его исследование ещё более востребованным.
Во-вторых, в нём предпринята попытка объяснить, как работает подчинение авторитету, высвечиваются тёмные стороны социальной иерархии, с которой мы сталкиваемся каждый день в любом государстве.
В-третьих, этот эксперимент касается каждого из нас — он бросает вызов нашей уверенности в том, что мы, «добрые самаритяне», никогда бы не стали преступниками.
В чём всё-таки главный результат эксперимента Милгрэма для науки?
Наверное, в том, что Милгрэм убедительно показал влияние социальной ситуации на поведение людей, продемонстрировал, что оно может быть сильнее личностных черт и групповых ценностей. Позднее эти идеи и результаты были развиты и уточнены в целом ряде других известных исследований, в том числе в области психологии насилия, следования социальным нормам и альтруизма.
Насколько сейчас актуальны эти результаты?
Максимально точное из возможных сегодня воспроизведение эксперимента, опубликованное Джерри Бургером в 2009 году, подтвердило его результаты: 70% испытуемых были готовы продолжать процедуру, причём даже возможность увидеть, как отказываются другие, существенно не изменила итоги. Трудно представить себе исторические условия, в которых исследования Милгрэма, проведённые в 1960-е годы, потеряли бы свою актуальность.
Как вы относитесь к многократным попыткам доказать некорректность этого эксперимента?
Результаты эксперимента оказались шокирующими не только для представителей образованного среднего класса в демократических странах, но и для самих психологов. Уже через год после первой статьи в журнале «Американский психолог» писали, что он лишил испытуемых человеческого достоинства, самоуважения и доверия к науке. Некоторые коллеги искренне считали Милгрэма подонком. Возможно, попытки опровергнуть результаты эксперимента объясняются не только изъянами в методологии и нарушениями этики, но и стремлением восстановить веру в справедливость мира, отстоять свободу выбора и гуманистические ценности.
Иными словами, критиковали не столько Милгрэма, сколько дегуманизирующее, упрощённое, как многим казалось, объяснение сложного человеческого поведения превращением в чей-то «инструмент».
И действительно, личность может оставаться субъектом даже в немыслимых условиях, о чём нам напоминают Виктор Франкл и Бруно Беттельгейм, пережившие концлагерь, а в России — работы о надситуативной активности Вадима Петровского и о личностном выборе в условиях неопределённости Дмитрия Леонтьева.
С самого начала шла дискуссия об этичности подобного опыта. Какова ваша позиция? Если бы вы входили в комиссию по этике, то разрешили бы Милгрэму такой эксперимент?
Важно помнить об историческом контексте, в котором проводились эксперименты: война закончилась относительно недавно, а процесс над нацистским преступником Эйхманом снова заставил вспомнить об ужасах геноцида. Сам Милгрэм отмечал, что большинство испытуемых впоследствии выражали ему благодарность и готовы были принять участие в аналогичных, значимых для общества исследованиях.
Между тем независимый анализ материалов эксперимента, проведённый через много лет, показал, что более половины участников сопротивлялись. Хотя многие воспринимали ситуацию как нереальную, пережитый стресс и последующие переживания были травмирующими. Одним из наиболее часто упоминаемых недостатков первоначальных вариантов исследования было то, что у участников не было полноценной возможности обсудить результаты и получить психологическую поддержку. Нынешние этические стандарты делают невозможным проведение эксперимента, в котором участников подталкивают к убийству, пусть и воображаемому.
Я бы и сам не одобрил такой эксперимент. Упомянутый мной Джерри Бургер получил одобрение этического комитета Университета Санта-Клары, так как не допускал к участию людей с психологическими проблемами и останавливал эксперимент после того, как испытуемые достигали отметки 150 вольт и проявляли готовность идти дальше.
Ещё один путь, использованный последователями Милгрэма, — проведение экспериментов в виртуальном пространстве, когда испытуемые знают, что находятся в воображаемой ситуации. Мне кажется, исследования в этом направлении могут стать трансформационными: испытуемые будут получать не только психологическую помощь, но и возможность повлиять на решение конкретных социальных проблем.
Эксперименты социальных психологов показывают, что мы склонны переоценивать роль личностных характеристик и ценностей, при этом недооцениваем власть социальной ситуации. Насколько эта идея принята наукой?
Действительно, мы склонны недооценивать роль ситуации при объяснении поведения других людей, особенно когда это представители других социальных групп. Тем не менее влияние ситуации на поведение человека было подтверждено в многочисленных исследованиях. Помимо хорошо известного, правда, тоже критикуемого «тюремного эксперимента» Филипа Зимбардо, в качестве примера можно привести эксперименты Биба Латане и Джона Дарли, посвящённые «эффекту наблюдателя»: мы чаще предпочитаем не вмешиваться, когда видим, что незнакомцу нужна помощь, если наряду с нами эту ситуацию наблюдают другие.
Можно вспомнить и многочисленные исследования о влиянии ситуации на эффективность стилей лидерства или поведение людей, принимающих решение в группе, особенно когда они находятся в условиях дефицита времени. В таких случаях более вероятными становятся проявления агрессии, конформности, директивного стиля.
Чтобы составить представление о том, в какой мере поведение определяется контекстом, можно почитать книгу Ли Росса и Ричарда Нисбетта «Человек и ситуация», а также обратиться к хрестоматии «Психология социальных ситуаций» под редакцией Натальи Гришиной.
Со времён экспериментов Милгрэма, Зимбардо и других классиков прошло уже полвека. Что принципиально нового смогла узнать социальная психология с тех пор?
Благодаря десяткам эмпирических исследований, проведённых в разных странах мира, сегодня мы знаем гораздо больше о том, как вероятность подчинения преступным приказам зависит от эмоционального состояния, социальных верований и политических установок, групповых процессов и норм и даже от способности аргументировать свою точку зрения.
Например, мы знаем, что насилие может поддерживаться авторитарными установками, некритичным отношением к своей группе и чувством обиды за то, что нашу группу недооценивают. Знаем, что склонны демонизировать врага, когда коммуникации с ним разорваны; что обесчеловечивание и оправдание насилия связаны с убеждением, что окружающий нас мир опасен и представляет собой борьбу за выживание.
Мы понимаем, какие мыслительные приёмы помогают людям защитить себя от угрызений совести и моральной ответственности за насилие. Это происходит в том числе через веру в справедливость мира и общества, использование эвфемизмов, благоприятные сравнения, рассеивание и перекладывание ответственности, обвинение жертв в том, что они сами виноваты, и т. д.
Кроме того, наши собственные исследования показывают, что рост фатализма усиливает радикализацию и туннельное мышление («эскалация насилия или гибель»). Для того чтобы предотвратить худшее, нужно поддерживать веру людей в свою способность влиять на будущее, развивать навыки диалога, умение отстаивать свою точку зрения и принимать сложные решения, учитывающие интересы разных сторон.
