Мирись, мирись, мирись и больше не дерись

История людей неразрывно связана с агрессией: мы убивали, убиваем и, кажется, будем убивать. Войны вспыхивают вновь и вновь, и сейчас мы снова стоим на пороге самоуничтожения. Если у человечества есть хоть один шанс на гармоничный мир, то как его реализовать? Кое-что важное об этом могут рассказать учёные — оказывается, они изучают не только нашу агрессию, но и то, как мы с ней справляемся.

Человека разумного заклеймили как самого безжалостного агрессора. Замурованные в пещерах и осадочных породах, лежат молчаливые свидетели кровавой эпохи. Кости со следами от топоров и стрел повествуют о войнах. Черепки посуды со следами миоглобина (мышечного белка человека) рассказывают мрачную историю каннибализма. Наскальные рисунки, гобелены и картины горделиво изображают людей, стреляющих друг в друга из луков и палящих из ружей. Историю насилия можно проследить начиная с Homo antecessor, далёкого предка современного человека, — позади уже 800 тысяч лет взаимного истребления.

Кто дал нашему виду лицензию на убийство? В спорах о происхождении нашей жестокости есть два полюса: либо склонность к насилию вмонтирована природой, либо это обстоятельства толкают нас творить зло. Эта дилемма восходит к спору двух философов эпохи Просвещения: Руссо и Гоббса.

Томас Гоббс полагал, что от природы люди — злобные дикари, требующие внешнего усмирения. Современные исследователи согласятся, что гнев — непроизвольно возникающая эмоция: мы скалим зубы и сжимаем кулаки, а вегетативная нервная система запускает реакцию с говорящим названием «бей или беги». Если приглушить лобные доли мозга, которые тормозят агрессивное поведение — например, с помощью алкоголя, — в человеке пробуждается животная агрессия. Дефекты в генах, ответственных за обмен серотонина, обусловливают предрасположенность к жестокости.

В общем, эволюция неплохо потрудилась: гены, гормоны, строение тела и мозга подталкивают нас к состоянию тасманского дьявола, крушащего всё вокруг. Если насилие для людей так же естественно, как прямохождение, они не могут его не проявлять. Только за XX век мечта о мире горела в двух мировых войнах, взрывалась с атомными бомбами, тонула в кошмаре геноцида и замерзала в холодной войне. Надежда разве что на сильную руку строгого государства, которая сумеет обуздать тех, кто не к месту или невовремя агрессивен.

Надежду другого рода даёт нам Жан-Жак Руссо — философ, известный верой в то, что люди по природе добродушные дикари, а жестокими их делает суровая и несправедливая жизнь. Учёные подтверждают, что дружелюбие — важная часть инстинктивного поведения, которое мы получили от предков. Многие приматы демонстрируют миролюбивость. Особенно славятся им ближайшие родственники сапиенсов — обезьяны бонобо, хиппи среди животных: вместо жестоких драк они предпочитают заниматься любовью. Если дружелюбие играет важную роль в человеческой природе, то есть надежда избежать войн, изменив нашу среду обитания — устранив дискриминацию, низкое благосостояние, неравенство, обилие смертоносного оружия.

Впрочем, не так важно, кто прав в споре, живём мы по Гоббсу или по Руссо, похожи больше на демонов или ангелов и кто выдаёт нам лицензию на убийство — природа или неправильная культура. Какое бы объяснение причин человеческой агрессии мы ни выбрали, это её не оправдывает и не снимает главного вопроса: как построить прочный мир?

Мы выбрали трёх учёных из разных областей знания, исследовавших, как от насилия переходят к миру, и составили выжимку из их рассказов. Первый монолог получился о прошлом, об эволюционном происхождении феномена примирения, второй — о борьбе культуры с агрессией в настоящем, третий — о будущем, об осуществимости мечты о мире.

Самые дружелюбные из обезьян

Суть Миролюбие — не менее характерная черта вида Homo sapiens, чем агрессивность. На самом деле дружелюбие мы в ходе биологической и культурной эволюции прокачали куда сильнее, чем воинственность.

Рассказывает Марина Бутовская

Приматы — социальные животные. Объединение и общение играют в нашей жизни исключительную роль. В группе теплее, безопаснее, легче добывать еду и оставлять потомство. Поэтому социальная стабильность для людей вопрос выживания. А агрессия внутри группы может пошатнуть эту стабильность. Конфликты не должны достигать размаха, угрожающего сплочённости группы, поэтому эволюция нашла способы им препятствовать. Мозг оснащён стратегиями насилия, но оснащён и инструкцией, как мириться.

Миролюбие — естественное поведение у социальных видов животных, как и агрессия. Его изучение началось с наблюдений за шимпанзе. Оказалось, что после драк и стычек бывшие противники не только не пытались избегать друг друга, но активно искали возможность пообщаться. Шимпанзе мирились!

Сейчас феномен примирения изучен у двух десятков видов приматов: от полуобезьян, таких как лемуры, до человекообразных. Как правило, примирение происходит уже через 1−2 минуты после конфликта. Привычным для обезьян способом снять напряжение является груминг — чистка шерсти, универсальный обезьяний вариант «мирись-мирись-мирись». Есть и более специфические сценарии: объятия, поцелуи, элементы сексуального поведения.

Кто выступает инициатором примирения? Зависит от социальной системы приматов. У макак-резусов жёсткая иерархия, деспотичное доминирование, поэтому мириться идёт доминант: жертва агрессии побоится это сделать. У видов с более-менее равноправными отношениями жертве не страшно сделать первый шаг, и она чаще выступает инициатором. Если соперники оказались особенно строптивые, никто не желает проявить великодушие, третья особь может выступить в роли посредника, совсем как у людей.

Однажды в колонии шимпанзе зоопарка в Голландии никак не могли помириться два самца-соперника. Тогда старая самка подошла к одному из них, стала чистить его шерсть, потом за руку подвела к бывшему сопернику, подставившись тому под чистку. Некоторое время самцы старательно вдвоём чистили самку, а затем она их покинула: «Ребята, дальше как-нибудь сами». Самцы незаметно перешли к грумингу друг друга и наконец помирились.

Миролюбие человека имеет то же происхождение. Внутригрупповые отношения у нас относительно равноправные, но процесс примирения обычно начинается по инициативе агрессора. Дело в умственных способностях: чем они выше, тем больше чувство эмпатии и вины за содеянное. Умному агрессору совестно за своё поведение, вот он и подходит первый мириться. К тому же, когда заканчивается ссора, мы испытываем огромное облегчение. После конфликта, завершившегося примирением, уровень гормона стресса, кортизола, приходит в норму уже через 15 минут. Если конфликт продолжается, кортизол зашкаливает.

Унаследованные от животных механизмы примирения мы развили и приумножили с помощью ритуалов. Таких, например, как детские стишки-мирилки: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись, а если будешь драться, то я буду кусаться, а кусаться нам нельзя, потому что мы друзья». Дети делают то же, что и современные племена охотников-собирателей. Племена горы Хаген в Новой Гвинее в конфликтных ситуациях с помощью посредников выстраиваются шеренгой друг напротив друга и поочерёдно читают друг другу стихи-мирилки в духе «мы больше так не будем».

Удивительно здесь не только появление у человека специальных ритуалов, но и то, что примирение происходит как внутри группы, так и между племенами. В том, что банда самцов напала на соседнее сообщество и поубивала какое-то количество особей, нет ничего удивительного. С убийством чужака даже миролюбивые бонобо прекрасно
справляются. А вот умение помириться с чужаками — исключительно человеческая черта. Получается, мы отличаемся от других видов именно дружелюбием.

Источник: лекция «Эволюция механизмов примирения у приматов и человека», прочитанная в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру».

Голуби с клювом ястреба

Суть Человек — странный биологический вид: агрессивные инстинкты слабо вооружённого предка плохо сочетаются с беспрецедентными возможностями взаимного убийства. По законам природы такие существа не имели шансов выжить, но мы изобрели культурные механизмы регуляции насилия. Например, чтобы ограничить насилие внутри группы, придумывают образ внешнего врага. Не все эти механизмы одинаково хороши — общего врага стоит заменить на общее дело.

Рассказывает Акоп Назаретян, психолог и философ

Агрессия — почти ругательное слово и в быту, и в политике. Но для психолога, антрополога или биолога агрессия — фундаментальное свойство живого. Для жизнедеятельности необходима энергия, которая высвобождается при разрушении других организмов. Отсюда неизменные спутники жизни — конкуренция и отбор. Согласно медицинским протоколам, при погружении человека в диабетическую кому последним отключается агрессивно-оборонительный рефлекс. Но присущая нам агрессия не обязательно должна проявляться вя виде нападения. Творчество, дружба, ухаживания, секс, юмор — это во многом «превращённые» формы агрессии.

Волк не испытывает ненависти к зайцу. Эмоциональная агрессия ориентирована на разборки между своими, между представителями одного вида. С ненавистью к себе подобным мы сражаемся за территорию, за самку, за пищу и статус. Лев — главный соперник другого льва. Волк — главный враг другого волка. А человек человеку… нет, не волк. Человек человеку человек.

В борьбе за ресурсы хорошо вооружённым животным вроде львов или ястребов не составит труда поубивать друг друга. Поэтому в ходе эволюции у них развилось инстинктивное торможение агрессии против сородичей. Поговорка «Ворон ворону глаз не выклюет» основана на фактах: ворон умерщвляет добычу мощным ударом клюва в глаз, но в драках между своими такой приём не применяется. Гориллы и вовсе ограничиваются игрой в гляделки: могучий самец подавляет противника свирепым взглядом. А вот голуби —
слабо вооружённый вид, и сражаются они без сантиментов. Голубь, символ мира, может долго добивать ослабевшего соперника клювом по голове. Ни ворон, ни ястреб себе такого не позволяют.

Человек — эволюционная химера. Мы, как голуби, произошли от слабо вооружённых предков, поэтому инстинкт торможения внутривидовой агрессии у нас развит плохо. Но примерно 2,5 миллиона лет назад древние люди отрастили себе искусственный «ястребиный клюв» — создали первые орудия, которыми стали дробить друг другу черепа. Появился странный биологический вид, сочетающий инстинкты слабо вооружённого вида с беспрецедентными возможностями взаимного убийства.

С тех пор жизнеспособность человеческих сообществ определялась тем, насколько культурные противовесы уравновешивали развитие технологий. Это закон техно-гуманитарного баланса: чем выше мощь технологий, тем более совершенные средства ограничения агрессии необходимы.

«Естественная» агрессия людей слабее не становится, наоборот — так происходит у всех животных при переполнении экологической ниши, когда их становится слишком много. Атрофируются инстинкты торможения внутривидовой агрессии и самосохранения, учащаются убийства и самоубийства. А ведь человек живёт в условиях неестественно высокой плотности. Только культура позволяет нам существовать относительно мирно — мы научились регулировать и сублимировать агрессивные импульсы.

Важно различать агрессию и насилие. Наша агрессивность не снизилась, но изменилось соотношение физического и символического насилия. Сегодня насилие во многом вытеснено в виртуальный мир. Культура множила и совершенствовала каналы сублимации агрессии, сегодня к их числу относятся телевизор и компьютер. Там такой градус насилия, что в реальном мире хочется вести себя спокойнее. Мы успеваем навоеваться в воображении, пока смотрим новости или фильмы, и в жизни сражаться тянет гораздо меньше.

В общем, человечество пока справляется, даже всё успешней. В истории выявляется парадоксальная зависимость: с ростом убойной мощи оружия последовательно снижался коэффициент кровопролитности — отношение среднего числа убийств в единицу времени к численности населения. То есть чем легче становилось убивать друг друга, тем меньше убивали. В Европе ХХ века, с учётом двух мировых войн, показатель кровопролитности раз в пятьдесят ниже, чем в среднем по охотничьим племенам.

И всё же войны очень сложно прекратить: они отвечают потребностям общества. При долгом отсутствии массовых потрясений часто растёт число насильственных преступлений и самоубийств внутри группы. «Долгий мир зверит и ожесточает человека», — писал Достоевский. В преддверии Первой мировой войны уже почти полвека не было войн, а уровень самоубийств зашкаливал. Поэтому испокон веков люди искали «чужих», чтобы ограничить насилие внутри сообщества. Вся история соткана из отношений «свои —
чужие". Наличие врага сплачивает: люди дружат против кого-то извне, и это ограничивает внутреннюю агрессию.

Но есть надежда: образ общего врага можно сменить на образ общего дела. Тогда целью будет не борьба со «злодеями», а преодоление трудностей. В известном эксперименте американских учёных два враждующих друг с другом лагеря бойскаутов попытались примирить, перенаправив агрессию мальчишек на общее дело. Сначала испортили грузовик, который снабжал оба лагеря провизией, и бойскауты вместе тянули и толкали машину до города. Потом совместными усилиями враждующих починили водопровод. В итоге, когда «враги» разъезжались по домам, они уже обнимались, обменивались телефонными номерами — подружились «за» решение проблемы, а не «против» кого-то.

Это же подтверждают многие события человеческой истории. На пороге ядерной войны, грозящей гибелью всей цивилизации, были заключены международные договоры о неприменении и нераспространении атомного оружия. Глобальные климатические, научные и экологические соглашения также направлены не против врагов, а на решение общих проблем. Человечество, подбираясь к краю пропасти, прозревает — по крайней мере, так уже не раз случалось.

В критической ситуации у «голубей с клювом ястреба» срабатывают культурные механизмы, спасающие от самоуничтожения, — если, конечно, опасность успели почувствовать.

Источник: интервью, взятое автором статьи в 2019 году.

Государства-крепости не решат планетарные проблемы

Суть Государства-крепости созданы для войны и не могут поддерживать прочный мир без планетарных институтов. Задача человечества — снести стены, которыми страны отгораживаются друг от друга, и построить общую цивилизацию, сплотиться против глобальных угроз: изменения климата, предотвращения ядерной войны, эпидемий и опасностей, связанных с новыми технологиями.

Рассказывает Юваль Ной Харари, историк и футуролог

Мир начала XXI века более процветающий и дружелюбный, чем когда-либо прежде. Впервые в истории больше людей кончают жизнь самоубийством, чем погибают в войнах. Порох стал менее смертоносным порошком, чем сахар, а от голода гибнет меньше людей, чем от ожирения. Причины этого — в культуре. Уже несколько десятилетий миром правят идеи о том, что есть общечеловеческие ценности и интересы, что ни одна группа людей не превосходит другие, что сотрудничество — более разумная стратегия, чем конфликт. Но благополучие иллюзорно: страны забывают, насколько хрупко в реальности устройство мира. Планета напоминает дом, который жители перестали ремонтировать. Он ещё немного продержится, но однажды, если мы ничего не изменим, рухнет.

Мир теряет веру в либеральный порядок. Правительства всё больше ограничивают поток идей и людей, товаров и денег. Им близка концепция мира, строго разделённого на государства, каждое из которых будет сохранять свою священную идентичность и традиции. Такие государства смогут сотрудничать и торговать друг с другом, оставаясь крепостью за толстыми стенами. Это может показаться разумной идеей. Беда в том, что каждая крепость хочет немного больше земли, безопасности и процветания для себя за счёт соседей, и без помощи глобальных организаций конкуренты не смогут договориться об общих правилах игры.

щё важнее то, что сегодня человечество сталкивается с проблемами, которые могут быть решены только совместными усилиями. Ни одна крепостная стена не устоит против ядерной зимы или глобального потепления. Но государства пытаются отгородиться друг от друга, строя всё более толстые стены.

Считаю важным постоянно напоминать, что мы — человечество, живущее на одной планете. Формирование у людей планетарной идентичности, осознание себя как жителя планеты не такая уж невыполнимая миссия. Люди — социальные животные, в наших генах заложена преданность своей группе: семье, племени и деревне. При этом едва ли для нас естественно переносить это отношение на миллионы совершенно незнакомых людей. И всё же за последнее тысячелетие сформировалась культура преданности государству или нации. Её предназначение — решать проблемы, с которыми небольшие группы не могут справиться самостоятельно.

В XXI веке мы сталкиваемся с проблемами, которые даже крупные страны не в силах решить в одиночку. И если уж мы смогли развить в себе преданность сотне миллионов незнакомцев-соотечественников, не так уж трудно распространить это отношение на 8 миллиардов незнакомцев.

Для сплочения людям почти всегда нужен общий враг или общее дело. Ключ к миру — объединение вокруг планетарных проблем, а не местечковых интересов.

Источник: доклад о будущем человечества на Всемирном экономическом форуме в Давосе, 2020.

Фото: Dean Drobot / Shutterstock, Giedriius / Shutterstock, из личного архива Марины Бутовской, Roman3dArt / Shutterstock, из личного архива Акопа Назаретяна, Everett Collection / Shutterstock