Психолог, который ударил мир током

Как добропорядочный гражданин превращается в палача и убийцу? Кажется, это был один из главных вопросов XX века. В наше время он, увы, снова актуален. Свои ответы предлагают и философы, и писатели, и публицисты. Социальным психологам тоже есть что сказать. И самым знаменитым высказыванием стал эксперимент Стэнли Милгрэма, во время которого испытуемые соглашались наносить тяжёлые удары током ни в чём не повинным людям.

Когда я в редакции произношу «Стэнли Милгрэм», мои коллеги хватаются за головы: «Опять?!» Об этом исследователе я писал уже не один раз. Писал в «Коте Шрёдингера», писал в «Русском репортёре», писал давным-давно в «Учительской газете». И буду писать. Потому что для меня его эксперименты — это что-то очень-очень важное. Они куда значимее, чем особенности размножения моллюсков, уточнение массы нейтрино и даже (о ужас!) получение бозона Хиггса.

В одной книжке я вычитал про исследования Милгрэма: «Возможно, они в большей степени, чем какой бы то ни было другой эмпирический вклад социальных наук, стали частью интеллектуального наследия, признанного всем нашим обществом, — той небольшой совокупности исторических фактов, библейских притч и примеров из классической литературы, к которой обращаются серьёзные мыслители, когда спорят о человеческой природе или размышляют об истории человечества» (кажется, это написал профессор Ли Росс из Стэнфорда).

Стэнли Милгрэм — американский социальный психолог, работал в Гарварде и в Университете Нью-Йорка. Автор десятков экспериментов, ставших классическими для мировой науки. На русском языке издан сборник его работ «Эксперимент в социальной психологии» (издательство «Питер»).

А ещё я часто повторяю слова самого Милгрэма (по крайней мере они ему приписываются): «Если бы мне нужно было набрать персонал для фашистского концлагеря, я мог бы сделать это в любом американском городке». Слово «американский» можно легко заменить на «китайский», «французский», «российский». В этом-то и ужас.

У нас за спиной XX век — время, когда люди массово убивали друг друга. Сегодня воспринимаешь это как главы учебника: геноцид армян, гражданская война в России, сталинский террор, гитлеровский нацизм, Хиросима и Нагасаки, красные кхмеры… Совсем недавно мы пережили чеченскую войну с десятками тысяч трупов.

Но мне не даёт покоя вопрос: а если бы это было здесь и сейчас? Когда я еду в метро, я иногда смотрю на пассажиров и думаю: «Вон тот дяденька с планшетом в руках согласился бы стать надзирателем в лагере уничтожения? А та симпатичная девушка с айфоном смогла бы написать донос на соседа?..» И в конце этого странного мысленного эксперимента задумываюсь: «А я? Вот сижу такой хороший и порядочный. Но как бы я повёл себя, если бы жил в другом времени и в других обстоятельствах?»

Но всё-таки Милгрэм был именно учёным, а не публицистом. Поэтому сначала я расскажу о тех его экспериментах, в которых вроде бы нет столь высокого драматизма. Хотя как посмотреть…

Засунуть повседневность в коллайдер

Считается, что настоящие учёные — это физики. Они построили Большой адронный коллайдер, разогнали частицы до скорости света, столкнули их между собой и проникли таким образом в тайны материи. На самом деле учёные-психологи занимаются примерно тем же самым. Только в свой коллайдер они помещают не частицы, а нашу жизнь.

Возьмём такой простой пример, как поездка в метро. Вроде бы ничего особенного: пассажиры, давка, «Осторожно! Двери закрываются»… Но пространство подземки пронизано очень тонкими социально-психологическими материями.

Есть нормы, зафиксированные в документах: Уголовный кодекс, Кодекс об административных правонарушениях, «Правила проезда пассажиров» и проч. Есть базовые заповеди вроде «не укради». Есть правила приличия: когда зеваешь, прикрывай рот рукой. Но существуют ещё тысячи менее формализованных норм, которые не замечаешь до тех пор, пока их кто-нибудь не нарушит. Можно ли, к примеру, читать стихи Бродского в мясном отделе супермаркета? Или попросить случайного прохожего зашнуровать вам ботинки? Или, скажем, подарить другу на день рождения десять килограмм блинной муки?

Ответ однозначный: нельзя, не принято. Это противоречит стандартным сценариям «поведение в магазине», «просьба, обращённая к прохожему», «подарок». Но как устроены эти нормы? Чтобы понять это, психологи действуют точно так же, как и многие физики с биологами — расчленяют объект исследования. В данном случае нарушают нормы.

В конце 1970-х Стэнли Милгрэм читал в университете курс социальной психологии. На одном из занятий речь зашла о неформальных нормах, и чтобы студенты лучше поняли, что это такое, Милгрэм предложил им: «Вы подходите к незнакомому пассажиру нью-йоркской подземки и просто просите уступить место». Поначалу вся группа отказалась: страшно.

Но потом один из студентов всё-таки решился отправиться в метро. И вскоре по университету поползли слухи: «Они встают! Они встают!» Оказалось, что большинство пассажиров (56%) в ответ на ничем не мотивированную просьбу молча уступают место, не выражая при этом никакого протеста.

Спустя много лет этот эксперимент решили повторить московские психологи под руководством доцента ГАУГН Александра Воронова (о нём чуть позже) и его ученицы Татьяны Аль-Батал. Результат был примерно такой же (68%). И даже когда экспериментатор принадлежал к мужскому полу, а пассажир к женскому, цифры не слишком менялись: 62%.

Когда я писал в «Русский репортёр» статью об этом исследовании, то решил сам повторить опыт. Вот мои ощущения:

«Отступать некуда. Сейчас я это сделаю. Захожу. Окидываю взглядом пассажиров. Несколько молодых мужчин — это слишком просто. Девушка лет двадцати — подумает ещё, что я хочу с ней познакомиться… Вот! Женщина в серой куртке. Лицо усталое и решительное. На вид 45−50 лет. Идеально. Иду к ней. Кажется, что на меня смотрит весь вагон. В животе холодно, как будто жабу проглотил. Собираю волю в кулак и произношу: «Извините, вы не могли бы уступить мне место?»

Ух… Я сделал это! Кажется, я даже не успел договорить до конца фразу — а женщина уже встаёт. Ничего не спрашивает, не выражает никаких эмоций. Я сажусь на краешек скамьи. В соответствии с инструкцией начинаю отсчитывать время. Один, два, три… кажется, весь вагон смотрит на меня с презрением… четыре, пять, шесть… женщина, уступившая мне место, стоит себе спокойно, внимания на меня не обращает… семь, восемь… такое ощущение, что скамейка, на которой я сижу, очень холодная… или, наоборот, раскалённая?.. девять, десять. Ура!

Я вскакиваю и кидаюсь к женщине. Вместо развёрнутого объяснения мямлю что-то вроде: «Ммм… это, простите, того… был эксперимент». Женщина садится на своё место так же спокойно, как и вставала. А я, расталкивая пассажиров, кидаюсь в дальний угол вагона. Стараюсь спрятаться от всех. Как только поезд останавливается, выскакиваю наружу, хотя ехать мне ещё три станции. Стою на платформе. Кажется, у меня очень красное лицо…»

До последнего рубильника

Эксперименты Милгрэма всегда на грани науки и чего-то иного: притчи, театра, перформанса. Одни названия методик чего стоят: «Вторжение в очередь», «Потерянные письма», «Рукопожатие с незнакомцем»… Но всё-таки самым известным оказался эксперимент с электрическим током.

Стэнли Милгрэм родился в 1933 году. Родители-евреи эмигрировали из Европы: отец — из Венгрии, мать — из Румынии. Так уж совпало, что именно в 1933-м в Германии на выборах победили нацисты. Скоро зазвенят разбитые витрины еврейских магазинов, а потом задымят печи крематориев. И до сих пор одним из главных остаётся вопрос: как так вышло, что тысячи немцев голосовали за НСДАП, служили надзирателями в концлагерях, работали в гестапо, отдавали своих детей в гитлерюгенд? Как получилась, что нация Гёте и Гейне вдруг превратилась в армию палачей?

«…Позволю себе сказать, что я исполнял приказы, которые получал, беспрекословно, согласно присяге. И в первые годы у меня не возникало никаких — ни малейших конфликтов. Я сидел за письменным столом и делал свою работу. Эта преданность — внутренняя преданность — была поколеблена, когда эта… когда эта… этот… этот метод так называемого решения еврейского вопроса — ну, когда… когда начались газовые камеры… и расстрелы тоже. Я не скрывал этого и сказал — я думаю, что я вправе так говорить, — сказал моему шефу, группенфюреру Мюллеру… я сказал, что это… этого я себе не представлял, никто из нас, наверное, такого не представлял себе, ведь это не политическое решение… И ведь до сих пор всегда… всегда одобрялось…» — эта цитата из показаний на суде Адольфа Эйхмана, человека, занимавшего ключевые позиции в СС и гестапо. На его совести миллионы трупов. Однако, когда в 1961 году он предстал перед судом, люди увидели не маньяка-садиста, а рядового чиновника, который просто исполнял приказы начальства.

Милгрэм проделывал свой эксперимент в разных модификациях, чтобы понять, какие факторы усиливают эффект повинуемости, а какие ослабляют.

Впрочем, интерес к теме повиновения авторитету возник у Милгрэма задолго до «дела Эйхмана», ещё на первом курсе: «Все проблемы, находящиеся в центре экспериментов по подчинению, нашли символическое отражение в довольно незамысловатом рассказе, сочинённом мной. Вкратце это история о двух людях, согласившихся пройти с неким чиновником в какое-то ветхое и убогое офисное помещение. Одному из них чиновник сказал, что сегодня его казнят и что тот может выбрать один из двух возможных способов казни. Мужчина стал протестовать и доказывать, что оба этих способа слишком жестоки, и после долгих пререканий убедил чиновника казнить его более гуманным способом. Что и было исполнено. Тем временем второй человек, оказавшийся вместе с первым в этой странной ситуации, тихонько вышел из комнаты. С ним ничего не случилось. Заметив, что тот ушёл, чиновник просто запер свой кабинет, радуясь, что может пораньше уйти с работы…»

Сценарий главного эксперимента Милгрэма, наверное, знают многие. Обычным гражданам безо всяких психических патологий предлагали поучаствовать в исследовании механизмов памяти. Для этого нужно было наносить удары током другому добровольцу-испытуемому. Сначала напарник кричал, что ему больно. Потом — что у него плохо с сердцем. А затем просто замолкал, не подавая признаков жизни. Почти две трети участников эксперимента дошли до последнего рубильника. Они, конечно, протестовали, но солидный учёный в белом халате убеждал их продолжать наносить удары.

Этот эксперимент был заснят на плёнку. Получившийся документальный фильм — одно из самых страшных произведений человеческой культуры. Возможно, он страшнее, чем фильм художественный, снятый по его мотивам. Эту запись нужно обязательно демонстрировать на уроках. Собственно, это я и сделал, когда работал учителем обществознания в одной районной школе. Снова поделюсь своими ощущениями (это тоже было опубликовано в «Русском репортёре»):

«Веду урок в шестом классе.

— Будем сегодня кино смотреть?

— Будем. Но сначала вопрос. Как вы думаете, сколько процентов добропорядочных граждан без склонности к садизму готовы наносить смертельные удары током ни в чём не повинному человеку, если кто-то им это прикажет?

— Десять процентов!

— Один процент!

— Никто!

— Григорий Витальевич, давайте кино смотреть!

Шестиклассники рано обрадовались. Я решил показать им фильм «Повинуемость». Фильм документальный, снятый в начале 60-х. Отвратительный звук, размытая картинка. Но главное — это очень тяжёлый фильм. На экране человек средних лет нажимает на рубильники. Из-за стены доносятся возгласы того, кто получает разряд.

75 вольт. Ой!

105 вольт. Ой (громче)!

150 вольт. Ой! Хватит! Выпустите меня! Я же говорил вам, что у меня больное сердце! Мне плохо!

Испытуемый. Ему плохо, может, стоит остановиться?

Экспериментатор. Всё в порядке. Вы должны продолжать эксперимент.
180 вольт. Ой! Мне очень больно! Я больше не могу терпеть! Выпустите меня! (Кричит.)

Понимаю, что уже десять минут в классе стоит гробовая тишина. И это шестой — самый шумный и бардачный. Они сидят не шелохнувшись и смотрят на нечёткую чёрно-белую картинку на экране. Стоит кому-то неудачно задеть локтем стол, на него со всех сторон почти беззвучно шипят: «Тише ты!» Знакомый доцент социальной психологии рассказывал, что, когда он показывал «Повинуемость» у себя в университете, второкурсники болтали и отпускали шуточки. А здесь сплошное внимание.

Конечно, в эксперименте Милгрэма никто ударов током не получал. Вторым испытуемым был сообщник психолога. Но человек, нажимавший на рубильники, этого не знал, как не знают пока и мои шестиклассники.

270 вольт. (Крики агонизирующего человека.) Выпустите меня! Выпустите меня отсюда!

Испытуемый. Я отказываюсь в этом участвовать.

Экспериментатор. Вы должны продолжать.

330 вольт. (Громкие и несмолкающие крики агонизирующего человека.) Выпустите меня отсюда! Выпустите!

375 вольт. Тишина.

400 вольт. Тишина.

415 вольт. Тишина.

Голос за кадром: «Итак, результаты оказались весьма тревожными. Они убедительно показали, что человеческая природа не может противостоять приказу легитимного авторитета и таким образом не в состоянии защитить нас от жестокости и бесчеловечности. Значительное число людей подчиняются приказу, каким бы он ни был. Можно лишь догадываться, до какой степени может простираться власть государства с его огромным авторитетом и влиянием…»

Звучит музыка. Фильм заканчивается. Урок, оказывается, закончился десять минут назад. А никто из учеников даже не заметил. Раньше с ними такого не бывало».

Стэнли Милгрэм выявил одну из самых страшных черт человека — готовность выполнять приказы, даже если они жестоки и безнравственны. У этого эффекта нет однозначного названия в русском языке. Лично мне больше всего нравится слово «повинуемость», хотя Word продолжает подчёркивать его красным: ошибка, мол. Это слово ввёл в российский лексикон социальный психолог Александр Воронов. Собственно, он и заразил меня Милгрэмом ещё в 90-е годы, когда читал лекции в РГГУ:

— Термином obedience в социальной психологии обозначают вид влияния с самым сильным давлением на индивида: человек исполняет инструкцию или приказ легитимного авторитета. Поражённый результатами экспериментов Милгрэма, я пытался найти в русском языке слово, обозначающее obedience не как поведение, а как личностную черту. Выбирал из пяти вариантов перевода: «повиновение», «подчинение», «покорность», «послушание», «послушность». Диспозиционно звучат только три последних, но они не имеют всеобщей применимости: например, последние два скорее относятся к послушникам в монастырях или к детям. Пришлось переделать оставшееся «повиновение» на диспозиционный лад. Так и возникла «повинуемость». Уже после этого — как я думал, моего — изобретения неологизма «повинуемость» нашёл случайно это слово в интернете в каком-то российском своде (конца XIX века!) правил поведения заключённых в тюрьме.

Полвека повинуемости

Скептик может сказать: мол, сам по себе эксперимент с током дал науке не так уж и много. Он привлёк внимание к вопросам общественной морали, напомнил об обыденности зла, вдохновил режиссёров… Но для науки нужно больше цифр, контрольная группа и всё такое.

Милгрэм проделывал свой эксперимент в самых разных модификациях. Именно они дают возможность понять, какие факторы усиливают эффект повинуемости, а какие ослабляют. Итак, напомним, что в основной версии эксперимента 65% испытуемых в роли «учителя» дошли до последнего рубильника. А вот как менялась доля повиновавшихся в зависимости от ситуации:

• «учитель» и «ученик» находятся в одной комнате — 40%;

• «учитель» должен сам прижимать электроды к руке «ученика» — 30%;

• эксперимент проводился не в солидном Йельском университете, а какой-то непонятной частной конторе — 48%;

• группа испытуемых состояла целиком из женщин — результат практически не изменился;

• эксперимент проводился в других странах — результат практически не изменился;

• исследователь велит «учителю» остановить эксперимент, хотя «ученик» соглашается продолжать — 0%;

• испытуемый работает в паре с ещё одним «учителем» (на самом деле тоже сообщником экспериментатора), и тот отказывается продолжать эксперимент — 0%…

Милгрэм мог бы и дальше модифицировать свой эксперимент. Но на него обрушился шквал критики. В первую очередь было жалко испытуемых. Не так-то приятно узнать, что ты мог запросто убить человека.

Как с этим жить дальше?! Да и сама идея обмана, лежавшя в основе эксперимента (напомним, испытуемым говорили, что так проверяется влияние наказания на память), вызывает определённые сомнения. В общем, эксперимент пришлось свернуть.

Запрет на подобные исследования сохраняется по сей день. Александр Воронов пытался воспроизвести эксперимент Милгрэма в России. Но пока у него это не получилось:

— Были три бесплодные попытки. В 1993 и 2008 году не удалось получить американские субсидии из-за абсурдной «неэтичности» экспериментов, связанных с повинуемостью. Ну, а в последнем случае подвис проект сотрудничества с одним отечественным телеканалом по причине, остающейся неизвестной с 2014 года.

Правда, есть немало смягчённых вариантов эксперимента. Например, методика Артура Поскоцила — в ней проверяется, насколько студенты готовы повиноваться некорректным требованиям преподавателя.

Этот эксперимент удалось воспроизвести и в России на базе МГОСГИ. Вот как описывает его автор Регина Ершова (цит. по «Экспериментальная психология в России», 2010): «Задания в тестах были абсурдными, абсолютно не связанными с дисциплиной, по которой студенты должны были сдавать итоговый тест (например, какого цвета учебник по психологии, сколько звёзд в созвездии Ориона и др.), один вопрос был на португальском языке. Студенты находились под постоянным присмотром преподавателя, задачей которого было регулировать процесс тестирования, отвечать на появляющиеся вопросы, например, следующим образом: „Если в тесте вам что-то кажется некорректным, вы можете отказаться от его выполнения“. Результат эксперимента оказался неожиданным: все студенты, хотя и демонстрировали признаки напряжённости, фрустрированности, недовольства, несогласия с содержанием предметного теста, выполнили его до конца».

Для большинства психологов эксперименты Милгрэма почти святыня (исключение составляет небольшая группа критиков, напирающих в первую очередь на этические моменты). Но на дворе XXI век. Психологи вооружились томографами и прочими навороченными приборами. Нельзя сказать, что произошёл какой-то радикальный прорыв в познании эффекта повинуемости. Просто наука сумела заглянуть вглубь проблемы.

— Скорее мы понимаем механизмы повинуемости и то, что он очень автоматичны, — объясняет мне Василий Ключарёв, руководитель департамента психологии НИУ ВШЭ, ведущий научный сотрудник Центра нейроэкономики и когнитивных исследований.

Возможно, новейшие методы помогут нам когда-нибудь понять, где источник деструктивной повинуемости, а главное — найти способы бороться с ней. Пока же нам остаётся читать Милгрэма и смотреть фильмы о нём.

Фото: Isabelle Adam, Yale University Manuscripts and Archives

На основе материала, опубликованного в журнале «Кот Шрёдингера» № 10 (12) за 2015 г.