«…В соответствии с графиком работ в российском сегменте Международной космической станции на 18 ноября 2020 года запланирован 47-й плановый выход в открытый космос, который выполнят космонавты Роскосмоса Сергей Рыжиков и Сергей Кудь-Сверчков… Российский выход в космос впервые будет осуществляться из стыковочного отсека модуля „Поиск“ МКС в скафандрах „Орлан-МКС“ № 4 и 5… На Сергее Рыжикове будет надета командирская экипировка с красными лампасами (скафандр „Орлан-МКС“ № 5), на Сергее Кудь-Сверчкове — с синими лампасами вдоль скафандра…»
Сообщение на сайте Роскосмоса я прочитал в день, когда сдавал этот текст в печать. Возможно, кому-то это уже кажется рутинным: ну выходят люди в открытый космос, ну чего-то там монтируют. Для меня же это личная история. С Сергеем Кудь-Сверчковым я познакомился несколько лет назад. Кажется, это было на фестивале науки в Салехарде, где мы оба выступали перед местными школьниками. Меня тогда удивило: Сергей состоял в отряде космонавтов, но ещё ни разу не летал, однако был готов в деталях ответить на любой вопрос о жизни на МКС. Это вовсе не напоминало желание примазаться к чужой славе — скорее Сергей походил на отличника, который знает наизусть текст учебника, а заодно и биографию его автора.
Потом мы сидели в кафе. Я ел хот-доги, а он соблюдал диету и ограничился чаем. Мы долго рассуждали, какие книги о космосе нужны сейчас школьникам. Вроде бы сошлись на том, что надо просто взять и написать хорошую книжку… А сейчас мой собеседник выходит в открытый космос в скафандре с синими лампасами. К счастью, за две недели до старта я успел с ним созвониться и взять интервью.
Эта история для меня личная не только потому, что я знаком с космонавтом. Полёт в космос — это что-то на грани. По-другому, более глубоко — экзистенциальнее, что ли — начинают звучать все темы, связанные с человеком и человечеством.
Если ты не против, я буду задавать скорее личные вопросы. Вот ты полетишь в космос. Скажи, тебе не страшно?
Наверное, нет. Есть волнение, мандраж какой-то. Очень хочется выполнить свою работу отлично, и я понимаю, что это сложно. Наверное, поэтому немного волнуюсь. А вот животного страха нет. Согласись, странно было бы десять с лишним лет идти к этой цели и теперь бояться. Все эти эмоции — страхи, обдумывания — это было давно. Если бы всё случилось неожиданно, тогда да, может, и был бы страх. Сейчас нет.
А когда ты в первый раз с парашютом прыгал, был страх?
Нет людей, которые совсем не боятся. Всё-таки это опасное дело — что в космос летать, что с парашютом прыгать. Но, знаешь, бывают разные виды страха. Есть страх деятельный, когда ты боишься, напряжён и начинаешь работать. Это страх мобилизующий. Первый раз я прыгнул ещё до того, как попал в отряд космонавтов. Страх, конечно, был. Но я понимал, что если всё сделаю правильно — нормально выйду, дёрну за кольцо, приземлюсь как положено, — то всё будет нормально. Элементов неизвестности в этой цепочке нет.
Наверное, я опасался, что сделаю что-то не так. Но желание прыгнуть было гораздо сильнее, оно всё перевесило. И я потом очень гордился, что сам вышел из самолёта, открыл парашют, правильно приземлился, — эмоций была масса.
Наверное, это очень банальный вопрос. Но мы с тобой о многом говорили, а про это я ни разу не спрашивал. В какой момент ты захотел стать космонавтом? Как это вообще случилось?
Не было такого: раз — и захотел. В детстве я не мечтал стать космонавтом. Хотел иметь какую-то героическую профессию. А героями для меня были пожарные, спасатели, милиционеры, пограничники, военные. Они людей спасают, родину охраняют, шпионов ловят. Идея эта пришла мне в голову, когда я поступил в МГТУ имени Баумана на факультет ракетно-космической техники. Да и то не сразу, курсе на четвёртом или пятом.
Я пошёл инженером в РКК «Энергия» имени Сергея Павловича Королёва. Там работал в том числе с космонавтами. Мечта стала конкретной, хоть и очень-очень далёкой. Тогда я написал своё первое заявление, что хочу стать космонавтом. Меня похлопали по плечу и сказали: «Ну давай, вперёд! Посмотрим, что из тебя получится». Как-то так.
Что было самым сложным в подготовке?
Наверное, тренировки на выживание. Например, мы как-то три дня сидели в пустыне в сильную жару фактически без еды и воды. Были моменты, когда приходилось очень много учиться. У нас новички сначала два года обучаются, а потом сдают госэкзмен. Это как защита диплома или диссертации. Понимаешь, что у тебя всего один шанс и нужно показать себя. Либо ты просто уйдёшь из отряда. Но это всё текущие трудности. Они заканчиваются, и ты понимаешь, что да, ты способен пройти этот этап — и уже не особо беспокоишься.
Глобально самое трудное в подготовке — это ожидание. Кто-то летит через четыре года после зачисления в отряд, кто-то — через десять, были случаи, когда через пятнадцать лет летели. И всё это время надо поддерживать свои навыки, здоровье, участвовать в спецтренировках, прыгать с парашютом. А главное — сохранять всё это время высокую мотивацию, ведь напряжение вроде бы спадает, всё уже приедается и становится рутиной. Вот это самое трудное. Потому что у тебя нет какой-то точки на горизонте, которую бы ты постоянно контролировал. Твой старт — он непонятно когда, непонятно с кем.
Представляю, как это тяжело — годами ждать, когда же назовут твою фамилию, а её всё не называют. Как поддерживать себя в ожидании назначения?
Лично меня поддерживал в первую очередь груз ответственности. Ты сам в себя столько вложил, другие люди вложили в тебя столько сил, времени, средств. И в любой день тебе могут позвонить и сказать: «Всё. Мы назначаем тебя в экипаж, ты летишь». И представить, что в этот момент ты ответишь: «А я не готов. Тут недоучил, тут вес набрал»… Проще взять человека, который стоит после тебя в списке, но больше готов. Подбадривает внутреннее чувство: я знал, куда иду, знал, что я буду нужен. Путь долгий, но он не зря. Это помогает — верить в то, что всё не зря.
У тебя жена и дети. Сейчас ты улетаешь на полгода. Волнуешься за них?
Переживаю, конечно, что дети подрастут без меня. Но у нас с супругой Ольгой достаточно большой опыт таких ситуаций. В процессе подготовки я отсутствовал и по три месяца, и по шесть. В этом году дома не был практически с мая, по пальцам одной руки можно подсчитать дни, которые я провёл с семьёй.
Ради чего ты всё это делаешь? Чтобы собой гордиться? Ради страны? Ради всей нашей цивилизации?
Я разделяю личные цели и цели, которые ставит передо мной государство. Личная цель — уникальная возможность посмотреть на Землю со стороны, почувствовать невесомость. Но не в качестве космического туриста: это было бы неинтересно. Это было бы жутко скучно. Самое увлекательное здесь формат экспедиции. Ты везёшь с собой научные инструменты, везёшь знания, которые позволят получить новые знания. Вот это интересно! Это то, что мне больше всего нравится, — привезти новые знания и поделиться ими с людьми, которые их правильно используют.
У тебя есть ощущение, что ты какой-то особенный? Всё-таки в космосе побывало не так много людей.
Знаешь, не могу так сказать. Да, космонавтов немного, можно было бы считать себя каким-то исключительным. Но, допустим, у меня есть друзья-врачи. Так они жизни спасают! Есть учёные, которые занимаются разработками на мировом уровне. И я сижу и думаю: «Вот это человечище!» Ну да, космос, а здесь люди настоящие открытия делают. Я смотрю на другие профессии такими глазами, какими кто-то смотрит на меня. Вот сейчас мне приходят сообщения от однокурсников: гордимся, что вместе учились. Это очень смущает. Нет у меня чувства исключительности.
Совсем-совсем?
Ну, иногда возникает, когда какие-то люди, не очень разбирающиеся в космонавтике, пытаются нашу профессию принизить. Мол, подумаешь, космонавт — да сейчас каждый день в космос летают, это рутина. Вот тогда возникает искреннее возмущение. Ну как же так! Профессия тяжёлая, интересная, а вы её в самые рядовые записываете.
Знаю, у космонавтов есть много ритуалов перед полётом. «Белое солнце пустыни» посмотреть, дерево посадить. А ты что-то символическое собираешься перед стартом сделать?
Непростой вопрос. Вот сейчас пытаюсь вспомнить, что я делаю перед важными поездками. Обычно, когда уезжаю, включаю Metallica, композицию Turn the Page. Она очень душевная, мне её важно слушать в дороге, когда перемещаешься из точки, А в точку Б. Наверное, перед выездом из гостиницы на космодром её послушаю.
А какие-то предметы символические с собой берёшь?
Мы имеем право взять килограмм личных вещей. На станции нас обеспечивают всем: одеждой, гигиеническими инструментами и т. д. А личные вещи нужны для души. Я вот возьму мягкие игрушки, которые смастерила супруга: трёх вязаных космонавтов. Есть традиция: в корабль над пультом вешается индикатор невесомости — мягкая игрушка на верёвочке. Пока работает двигатель, ниточка натянута, а когда настаёт невесомость, она начинает плавать. Конечно, мы и без этого можем понять, что наступила невесомость, но традиция красивая.
Супруга связала трёх космонавтов — для каждого члена экипажа. А ещё я возьму фотографии друзей и родных. Возьму конверты, чтобы отправить письма друзьям и родным со станции. Ну и несколько флажков — России и городов, с которыми как-то связан. Вот килограмм личных вещей и набрался!
Фото: ЦПК/Роскосмос, vk.com/kudsverchkov
Опубликовано в журнале «Кот Шрёдингера» № 4 (45) за 2020 г.