Мой маленький внук как-то заметил: «Этих всех — Бабу-ягу, Кощея, серого волка и прочих бабаек — я уже перебоялся, и теперь я боюсь только щекотки». Почему ребёнок боится щекотки? Может быть, это страх перед своими эволюционными корнями?
Если вас попросят засмеяться, вы не сможете это сделать, получится отдалённая имитация. Смех — это не речь, это врождённая вокализация, управляемая древней лимбической системой мозга, отвечающей также за чувство удовольствия. У пациентов с повреждениями структур мозга, связанных с речью, смех сохраняется.
Недавние исследования мозга с помощью МРТ подтвердили гипотезу Дарвина (1872) о том, что щекотка и юмор связаны, имеют общие корни и стимулы; юмор Дарвин рассматривал как «щекотание ума». Оказалось, что к смеху, вызванному юмором, иногда подключаются ещё и контуры префронтальной коры, связанные с речью и самоконтролем.
Как исследовать проявления юмора у животных, пока не придумали. А вот нервные контуры, связанные со смехом от щекотки, у нас сходны не только с другими приматами (всеми видами антропоидов и беличьими обезьянками саймири, которые стали модельным объектом для нейрофизиологических исследований смеха), но и с крысами, собаками и летучими лисицами.
Пощекотав крысу, мы доставим ей удовольствие и услышим звуки частотой 50 кГц USVs — такие же звуки издают зверьки во время игр с сородичами. У человека смех также выполняет важную социальную функцию. Исследования, выполненные на 24 сообществах различных современных культур, показали, что люди смеются в 30 раз чаще в сообществе, чем в одиночку, а главное — по характеру смеха они всегда отличат члена своего сообщества от чужака.
Хотя гомологичные проявления «низших форм» смеха можно найти даже у грызунов, эволюционные реконструкции показали, что вокальная структура смеха у людей и других антропоидов отличается от визгливых звуков, которые, как предполагается, могли издавать наши общие предки.
При этом акустику всех обезьян объединяет общее с четвероногими свойство — короткое дыхание. Членораздельная речь людей тесно связана с прямохождением, и наш смех тоже сильно отличается от обезьяньего.
Не хотелось бы о грустном, но, возможно, смех будет последней формой коммуникации наших далёких потомков. Во всяком случае, именно так это виделось Курту Воннегуту в романе «Галапагосы»: «И ещё люди смеются столь же часто, как и прежде, несмотря на свои усохшие мозги. Когда они кучкой лежат на пляже и один из них вдруг вздумает пукнуть, остальные дружно принимаются смеяться и смеются без умолку, в точности как это делали люди миллион лет назад».
Жанна Резникова — этолог, доктор биологических наук, профессор, автор книг Animal Intelligence (Cambridge University Press), Studying Animal Languages without translations (Springer) и более 200 научных публикаций, посвящённых поведению и экологии животных.
Фото: Learnedbittern / CC BY-SA 4.0; ArtFamily, Edwin Butter / Shutterstock